МЫС "ДРАКОНИЙ ЗУБ "
"Урюк Трапезунда ", морское диво,
капер или корсар, - латынью
оснащённый, будто на диспут в Туре
баккалавр, - по буйной свой натуре
искатель дурной погоды, - Ниньи
потомок, - стоит в глубине залива.
Червонно-чёрные воды Понта
дышат, как пума на отдыхе. Горы
толптс в небе, где бог в затменьи
ума, утратив уже значенье
кумира Тавра, двурожца торо,
пугает турков подобьем чёрта.
Потомка Ниньи потомок Колумба
пилотирует в схизмах воды и ветра
до выгрузки от погрузки. Товары
именуютс Ксаны, Марии, Сары
и девственны. О, Христова вера,
в ней двести сорок четыре румба
истолкований, и наставлений
и поучений, как от плевел
плоды отделить на месте сбора!
Тем часом профиль бога торо
светлеет. Сам он глдит на север,
но движетс прмо к Дунаю, Сене,
Ла-Маншу, Темзе и Океану...
Торопись! Коней другого бога
никем не оспоримый топот
не тонет в пепле земель. А копоть
ночного неба не так уж строго
непроницаема. Осанна
Тому, Кто создал помимо Ниньи
взаимоборение рас, плахи,
топление еретиков в кале
(Алилуй!), раздавливание гениталий
(Алилуй!), насилование монахинь,
старух, мальчиков (в зад), скотины.
"Урюк Трапзунда " куницей гонитс
за собственной остромордой тенью.
На голубом чернеет парус,
как на косынке томный гарус.
Царица-рыба играет в пене
и, возноссь, кусает солнце.
Почему торопливо уходит торо?
Почему он пугливей, чем слух вора?
Отчего так неистов другой, конный?
Что подумать об их гоньбе исконной?
Почему под горою кричит кречет?
Почему он об камень себ калечит?
ТРИУМФ ЦЕЗАРЯ
куплеты легионеров
Виват, о, Цезарь, о, легконогий,
о, вислозадый наш триумфатор!
Видишь, в пыли цари и доги?
Слышишь, народ зашумел, как кратер?
Ныне ты овладел Галлией,
но не то бывало с тобой: Леда
словно, стенал: "о, далее! ",
между коленами Никомеда!
Ощущал ли себ, как та весталка,
на которую вдруг насел Тарквиний?
Отомстить ли велишь, воитель, - со скалкой
неструганой вышлем к нему Ириний!
Марс Цезарю дал сердце,
чело Гефест украсил, в руки
Меркурий Щедрый вложил сестерции:
ложатс, мальчики, без докуки.
Грди, Цезарь, лысей, не старсь,
любим Фортуной, а нам надо
меч обнажать за теб и фаллос:
тому пожива, сему награда.
БАЛЛАДА О ПОПЯТНОМ ПУТИ
Вошёл комендант, за ним вахтёр,
затем неизвестный лишний,
внес бельё, суповой набор,
коробку пьной вишни.
"Ребёнку расти у всех на виду ",
сказал неизвестный прапор,
"со всеми топать в широком рду
на Май или Октбрь ".
Ребёнок и вправду завидно рос,
стихов набирась, песен.
Жив у женщин, он был не прост,
но ласков и не пресен.
Но сыпалс снег, и селась точь,
и не было просвета.
Чтоб разменть купюру-ночь,
пришлось пойти на это, -
пойти пришлось ему на мост
над Мойкою-окрошкой,
который то лежал внахлёст,
то выгибалс кошкой,
и там заныченно стихать,
пока между зубами
сквозила толика стиха,
как пирожок с грибами.
Но почему-то било пть
после семи-шести.
Солдаты допустили вспть
колоднику брести, -
как будто кошку пнули "Брысь! "
на лестнице неопртной
и в морду вмыли слюнку-слизь,
и та пошла на поптный.
Недавно отросша голова
без отпечатков насилий
мигала, будто очами сова,
но бабы не голосили.
А женщины впрмь делились на
барышень, дам и баб.
Дубел постовой - рулон сукна,
лицом - сырой кебаб.
Извозчик встал саженно в рост,
пустив кон в галоп.
Цилиндра фут над мостом-внахлёст.
Кто это, боже? Стоп!
БАЛЛАДА О ПЕПЕЛБУРГЕ
Я приближалс к Пепелбургу
со стороны его немытой.
Я говорил коню как другу:
"Поторопи свои копыта! "
А конь без видимых усилий
перeдвигалс по России.
Дорога шла сперва, как пава,
потом цесаркой побежала.
Бежала девушка-застава.
Рысили потные трактиры.
Вилс дымок, свеча дрожала,
и пунш варили кирасиры.
Я приближалс к Пепелграду,
забывшись в полости медвежьей.
Я натыкалс на засаду
дороги траченой, бесснежной.
"Поторопись! " - кричали птицы,
черне на сырых созвездьх.
Я не искал другой столицы.
Я слишком долго был на въезде.
Над кровлей, светлой и покатой,
на простирающихс вантах
идёт, не уход, вожатый,
перетека на пуантах.
Замёрзли улицы на галсах
у зачернёного залива.
Никто на них не показалс
крылаткой нервно-торопливой.
МЫС "ДРАКОНИЙ ЗУБ "
маленька поэма
1.
Чур-чур мен! Отбеги, Водной!
Не рыба , не глотаю ил,
не селезень, оттого бескрыл, -
есмь человек, почти перегной.
С утра на мысе "Драконий Зуб "
заходитс Водной. Хребтин
бока белы. Округлён и глуп,
на них подпрыгивает дельфин.
Он радостью оглушён. Его
понти - песок да соль.
Наученный кивать головой,
он смешон и величествен, как король.
А понимаю так: Бог
един, как в обрубке един перст.
Подобно Ему, один-одинок
посреди двора с клюкой перс.
По крам двора теплокож лопух;
два стежка сошлись, объединены
муравой и пылью; двор глух
ко всему, кроме щёлкань тишины.
Но далёк от этого от всего.
Там - лежит, лесист и корьём груб,
континент. А тут замигал совой
огнебог на мысе "Драконий Зуб ".
Наверху опть возникает гром,
предвар холод и ливнепад,
говор не то, не в тон, не в такт
Водному и даже Серафу, потом
снисход до дельфина. Тот, округлив
смешной, удивлённый влением глаз,
(дельфин - неверующий и див
не чтит) выходит из вод анфас.
2.
В разлапистый полдень дракон-океан
разлёгс, подобно Жан-Жаку в тени
дубравы. Кивок: "Я был пьн,
горч. Пожалуйста, извини! "
Зато под вечер дракон свиреп.
Нет мнимости. Плавитс, как руда,
под солнцем, которое жарче рта
дьвола. Океан - вертеп
со стёкол битьём. Океан - орда
голов, грив, в наготе ног;
визг у виска пьнит; - и всё
Господь на три рукава рассёк:
один из них обтекает Норд.
Но в полночь, в тот самый астральный миг,
когда солнце - оттуда, а здесь - луна
встречаютс взглдами напрмик, -
океан успокаиваетс до дна,
как блюдо студн. Его планктон,
его течени и киты
от миллиграммов до мегатонн
вист виденими наготы.
Баст берега. Никто и ничто,
буквально, ни протопоп, ни чёрт,
ни даже Тот, который бок
подставил копьм - ему не бог.
3.
Треугольником прикрыва срам,
( боюсь дурной своей наготы)
вырезаюсь, тёмнолицый, из рам
на моление у ключа. Кусты -
в шевелении утра. Сестру-зарю
не вижу, она с другой стороны
моей мохнатой горы. Говорю:
"Господь! " - бессловесно. И как бороны
зубь зыбь колеблт, - слог
колышет, обознача, куст,
и даже подпрыгивает стог,
услыша "можно " моих уст.
Указу словом саму смерть,
- жив и шагаю бычком, пока
не упал. Она - при живом неть -
подкалывает копьём бока,
чтоб помнилось, что она - не нул
раздутое до кружка ничто.
Неживое - это зима, земл,
а если цифирью - из ста сто.
Поэтому-то хожу учу
с примеров таких, как мой дед,
как зажигать по себе свечу
за час, а не за десток лет,
как Богу взки моей нить
вручить одним шевеленьем губ,
и, наконец, дать смыть
тело с мыса "Драконий Зуб ".
1997
|