ПОСЛЕДНИЙ РОМАНТИК -
ЦИКЛ ИЗ ШЕСТИ РАССКАЗОВ

Цикл посвящается моему другу, соратнику и вдохновителю - Алексею Галушко.

Вы будете очень смеяться, но и для этого цикла название придумал Осс

И только родным и близким, нормальным,
изредка повеет от какого-нибудь
маньяка, изнасиловавшего
одиннадцатилетнюю девочку. Только
такие, оказывается, ещё ценят и
свежесть, и красоту, и несмятость.
Э.Лимонов

РАССКАЗ ПЕРВЫЙ - МОЯ ЛЮБОВЬ

Ей было двенадцать лет, и я имел её на седьмом этаже здания
"Шаарей А-ир", второй этаж которого я охранял каждую ночь.
На шестом и восьмом этаже другие ночные сторожа обычно варили
наркотики - джефф, винт, а после зарплаты - героин, седьмой же
был предназначен исключительно для для любовных утех.
Самое приятно в педофилии - это наивность. Она спрашивала меня:
"А что теперь?", и я, упиваясь своей грубостью, тыкал её лицом в
свой разгорячённый пах: "Соси, сука!" Она покорно сосала.
Мысль о том, что у неё не было ещё ни одной менструации, а я
уже имею её и даже в рот, возбуждала меня, а ещё больше
возбуждала мысль о том, что бы сказали-подумали её родители,
знай они, чем мы сейчас занимаемся. Я представил себе её отца -
видал его один раз на улице, он прошёл мимо, а я, узнав его сразу,
харкнул нарочито-громко и он оглянулся на свою спину, нет ли
на ней харчка... Какой униженный жест! Как я хохотал ему в лицо!
Я действительно мог бы обхаркать его, да хоть обдрочить, но не
стал этого делать, моя артистическая натура не выносит
переборов!
Я представлял его лицо, когда кончал ей в рот. Ах, кто не
кончал в рот девочке, представляя, как пиздит её отца... что
он знает об экстазе.
А она, кстати, её звали Оля, не знала, правильно ли вела себя,
ведь я был её первым мужчиной... Она спросила: "Ну как?" и я
ответил: "Глотай, сука, глотай! Сперма, она пользительна для
гормонального баланса, девочка моя!"
Она проглотила.
Как скучно трахаться с теми, кому больше шестнадцати,
как невыносимо скучно! Всё-то они знают, всему-то они обучены!
Да и попадаешь в них с первого раза - что за кайф, скажите на
милость? А вот тыкаться, искать... Искать и не сдаваться...
Пять-десять-пятнадцать минут, а потом найти, ощутить
преграду, прорвать её, и под крик боли, озверев, исказившись
лицом, зарычав - а она думает, что так и надо! - представлять,
что член достигает основания черепа и входит в мозг, уничтожая,
вгрызаясь, кончить ей в лицо, а потом плюнуть на живот.
Это я называю "жизнь".

Так вот, ей было двенадцать лет и я учил её жизни, сам толком
не зная, что это такое. Да и не жизни, а скорее тому, как надо
сносить унижения. А что может быть прекрасней, чем унизить
того, кто любит тебя... Любит, а потому не ответит. А ещё не
ответит, потому что слабее, а ещё - потому что не знает как, а
ещё... да мало ли почему?!
Когда я впервые трахнул её в жопу, ей уже исполнилось
тринадцать, и с дня её рожденья прошло три дня. Если в тот
день, когда я изнасиловал её впервые, меня возбуждал скорее
её отец, чем она сама, то сегодня у меня был другой предмет
для возбуждения: я узал, что являюсь ровестником её матери -
день в день. Ого! Трахаться с дочкой, закрыв глаза, чтоб не
видеть детскую попку под своим членом, а представлять...
представлять её нахохленную ублюдочную
восьмидесятикилограммовую мамашу - один её зад весит
больше меня.
-- А это.. ну так все делают... сюда... - покраснев спросила
она, когда я кончил ей в жопу.
-- Нет, это только я тебе, потому что ты блядь и пидораска, -
ответил я ей и ударил ногой в живот, она охнула,
прослезилась, а отдышавшись, поцеловала меня. Я снова
ударил её.

Новизна! Кончается новизна, кончается секс. Чего бы
ещё с ней вытворить, думал я, открывая Оле дверь... Разве
что убить? Это идея... но нет, не сегодня, не сейчас, ведь
меня так легко будет вычислить, а двадцать лет в тюрьме...
Нет, конечно, я и там найду кого отыметь, но с новизной
будут напряги. Ладно, сегодня попрактикую стандартный
садизм, а потом придумаю продолжение.
Вы когда-нибудь стегали женщину мокрым ремнём в такт
ебкам? Да! По лицу твоему, читатель вижу, что да! А
тринадцатилетнюю тёлку. Да ещё любящую тебя до
потери пульса... в тринадцать они до оргазмительного
влюбчивы! А я стегал! И ещё как! Я надрывался, вышибая
из её кожи кровавые брызги, а она сквозь слёзы
спрашивала: "За что!? Я люблю тебя!" "А вот именно за
это!" - отвечал я, кончая ей на спину. Интересно, щиплет
ли сперма, попав на свежую рану? Я думаю, что да - ведь
она солёная.
Второй раз я кончил ей в рот. Не без задней мысли: я
пытался задушить её, но эта сука... Оля! Олечка! Оленька!
Ненавижу!... дышала носом. Если бы у меня было три члена,
я засунул бы ей два в ноздри и она бы лопнула от своей сраной
любви, как-будто я в ней нуждаюсь. Любовь - это делиться,
отдавать, а ненависть - это брать, отнимать... Я не альтруист!
Убью! В следующий раз - убью!

Нет! Я не придурок! Я не стану серийным убийцей! Я убью
её одну, а потом - риазнообразие! Мой девиз: "Ничего чаще
чем однажды!"
Как она радовалась, когда я пригласил её на Кинерет!
Думала - я перебесился, теперь стану как все... точнее как
она себе представляла "всех". А почему она тешит себя
глупыми надеждами? Она что ли как все? Дать в жопу тому
кто её изнасиловал в двенадцать лет? Нет, мы одного поля
ягоды - если бы она решила замочить меня раньше, чем я
решил замочить её, я бы не обиделся - всё идёт по плану!
Обидно одно - пришлось потратить сто шекелей, купить
надувную лодку, эти бабы - все мрази: вечно вводят меня
в расход. На эти сто шекелей я бы мог снять шлюху в
промзоне, вывезти в лес, привязать к дереву и снять шкуру
живьём... Нет! Я решил - только раз и этот РАЗ будет теперь.
Мы уже в лодке, метрах в трёхстах от берега. "А зачем
камень" - спрашивает она. "Тебя, суку топить!" - отвечаю я
искренне и снимаю трусы. Она делает то же самое. "А тебя,
блядину, кто просил оголяться?" - сарказм в моём голосе
успокаивает её, и она натягивает трусы обратно. "Нет уж,
снимай, сука!" - кричу я на неё, и она с готовность
подчиняется. Осторожно. Лодчонке недолго и
перевернуться. Я трахаю её осторожно, но кончаю
быстро - это от предвкушения. Достаю из под полотенца
нож. Она - Оля! Сука, блять! Оленька! Вот тебе! Вот ещё!
В поддых! В подрёбра! Мягко! Как по маслу! Ножик входит-
выходит! Туда-сюда-обратно! О, боже, как приятно! И не
пускай стрнуйку крови из-под верхней губы! Не разжалобишь!
Не на такого напала! Сука! А-ха-ха! Получила! А теперь ещё!..-
я снова кончил. Бурно и радостно. Приятно иметь дело с
живучими девочками - она ещё хрипела. Что ж, в этом
есть свой кайф, утопить её ещё живой. Что, теперь поверила?
Вот для этого мне камень и нужен был!
До свиданья! Надеюсь, что до нескорого!
Но это так... приятно! Удасться ли мне удержаться
назавтра от того чтобы не испытать этого снова? Да и
стоит ли жить не повторяя? А повторяя? От однообразия
я бежал в эту забрызганную кровью и теперь пустынную
лодку, я дошёл до вершины, что может быть выше смерти?
Теперь - только вечное однообразие.

Я не строю иллюзий - меня вычислят и загонят, как бешеного
зверя довольно скоро. Но жизнь состоит из мгновений. И я
говорю Маше - ей четырнадцать, и не я порвал ей целку -
"Поедем в Герцлию! Я знаю там прекрасный пляж!" Её угловатое
детское тело покорно изгибается. Я пинаю её ногой в живот и
целую в лоб. "Поедем... милый!" - отвечает она.
Я люблю этот мир.

КОНЕЦ

РАССКАЗ ВТОРОЙ - СЛУЧАЙНЫЙ ВЫБОР

Мужик стоял передо мной в четырнадцатом автобусе и,
засунув волосатую, в золотых перстнях, левую руку в серые шорты и
трусы, упоённо чесал себе жопу. Я почувствовал, как мой член напрягся
и принял это за сигнал к действию: подойдя к нему вплотную - благо это
было не трудно, час-пик, автобус набит до упора - я протиснул свою руку
рядом с его рукой и, не менее упоённо чем он сам, зачесал его жопу, пытаясь
проникнуть глубже, под низ, к яйцам. Он вздрогнул и обернулся. О, я
шустрый! Мои руки были уже в карманах, я безмятежно улыбался ему
всем телом. Мужик ещё не испугался, но уже напрягся! То ли ещё будет!
Я заговорщицки подмигнул ему и наступил на ногу.
-- Ма ата? - спросил он неуверенно.
-- Слиха, мотек шели! - ответил я ему и облизнулся.
Испугался он только тогда, когда я вылез на одной с ним остановке
и пошёл вслед за ним, не отставая более чем на шаг. Он оборачивался
каждые тридцать секунд и иногда даже шипел. Я дефилировал с
независимым видом.
Как он проскочил в квартиру, с какой скоростью щёлкнул ключём!
Наивный дядька! Он думал, что его спасут патентованные замки!
Через час появилась его жена, завитая как пудель, с тремя
бастрючёнками! Тем лучше! Нет не зря, не зря его черномазая жопа
зачесалась в автобусе - предстоит оттяг на полную катушку!

Тот кто ни разу не проводил ночь в под(езе возле запертой двери
врядли поймёт меня. Но другого выхода не было. Злоба ещё не закипела.
Да, что поделаешь, мне уже тридцать пять, я чувствую первые
симптомы старости, и этот самый страшный - моим чувствам уже
необходимы искусственные стимуляторы. Но с возрастом приходят
опыт и мудрость - теперь я знаю, что ночь под дверью - самый лучший
из стимулов. Стимулов к чему? Нет! Будь догадливым, мой читатель!
Или хотя бы терпеливым - как был я, сидевший под дверью - час, два,
три, четыре, пять - слава богу, рассветает летом рано - и то веселее.
Наступила пора сматываться. Скоро соседи начнут спускаться
сверху-вниз. На работу. За бабками, кормить своих щенков, чтобы те
повзрослев кормили своих щенков, а те, повзрослев... Ненавижу! Вот
терерь порядок! Что ж, я готов к тебе новый, разгорающийся день!
А вот и он, да ещё с женой и детворой. Жена и выблядки садятся в
тачку. "Ниссан", сука. Буржуи! Пидорасы! А он, он пошёл на автобусную
остановку. Я приблизился - лоб-в-лоб и улыбнулся. На лбу мужика
выступил холодный пот.
-- Бокер тов, бензона! - ласково поприветствовал я своего нового
клиента.
Он отвернулся.
Партия откладывается - переходим к позиционной войне.

Моя программа на следующуе утро была минимальна - вычислить
траекторию утренних передвижений его жены. Я сел на велосипед -
с этими пробками я могу её догнать и перегнать, как Америку. Ага-га!
Вот детский сад - забросила детёнышей, дальше... так, вот её работа,
ага, "Джойнт" - тем лучше: ненавижу фашистов, нацистов, жидов,
негров и велосипедистов.
Днём надо поспать - следующий день будет тяжёлым.
Как медленно тянулся он, этот день, ожидание... Это моё ожидание
- за него им отлилось втройне!
Утро... И вот - единственное место, где эта вонючая шлюха может
разогнаться до тридцати километров в час. Я спрятался на обочине.
Когда она под(ехала - вылетел на велосипеде поперёк. Удар. "Шлем на
хорошей башке!" Ориентировка в теле - ушибов масса, но переломов
явно нет, как и было задумано. Какой я славненький! Как мне больно
и счастливо! Сука выскочила - наклонилась.
-- Ничего страшного... - прохныкал я умирательно.
-- Скорую... Надо скорую... - всхлипнула мразь-пуделиха.
-- Нет... Тут больница совсем рядом... - какой я артистичный - так
изобразить Лебедя Умирающего.
Глупуая-глупая баба помогла мне зайти в машину. Глупая-глупая
баба посадила меня рядом со своими сраными ангелочками. Две девочки
- одной года три, другой - девять -десять.
Это по мне.
Достал из кармана молоток. Сейчас - решающий момент - ударить и
одновременно перехватить руль, а через секунду, прыгнув, нажать на газ.
О,К! Вроде бы получилось! Мешок с говном - на соседнее седенье. Дети
всхлипывали очень даже пасторально... Баю-баюшки-баю! То ли ещё
будет, муденята!
Опять пробка на выезде из города. Небольшая. От нетерпения мои
брюки трещали по швам... не в джинсах же ходить на такое дело. Люблю
природу, особенно лес под Бейт-Шемешкем. Среди местной шпаны это
место называется "Под дубком". Вытащил младшенькую из машины,
а потом запер все двери - каждый шаг просчитан до мелочей.
С ней совсем неинтересно - уже через минуту - я и один раз не успел
кончить - что-то хрустнуло в брюхе мелкой твари, изо рта показалась
кровавая пена, и она перестала вырываться. Пиздец.
Вторая! Хе-хе! Эта уже врубалась: хрюкала, пока я обдирал её
светские одежонки. Я кончил в неё почти сразу - в её тесное несчастное
гнёздышко - вот это и есть любовь... Пять минут перерыва - никак не
больше, я знал, что мне предстоит и уже четыре дня не то что не дрочил
- даже не думал о женщинах. Второй раз кончил ей в зад. Достл свой член и
не смог не улыбнуться - он весь в крови... Я так люблю кровь! И не
подумайте, что только чужую - свою не менее, но... ведь самого себя не
трахнешь в зад: геометрия ставит непреодолимые препятсятвия на
моём пути, геометрия и ещё эти... Ладно, хватит лясы точить, пора
браться за мамашу. Физически я уже удовлетворён, дело за моралью.
...
...
Господи, тебе молюсь! Мне, хоть и безгрешному,но рабу твоему,
пришли радость и покой! Господи! За что наказываешь меня - даже жажды
моей не утолить мне! Ну почему, почему, почему, так мало крови в этой
ненавистной суке!? Почему? Господи, ты же еси на небеси... яко и мы
отпускаем... Молнией, молнией, единой и бесконечной порази этот
ёбаный мир! Тебе молюсь, на колени пав перед тремя жертвами тебе
принесёнными! Услышь меня!

Я снова ехал рядом с этой жопочешущей тварью рядом. Он
смотрел на меня с ненавистью и страхом. А я... я уже не держал
на него зла - просто хотел посмотреть ему в глаза. Я не могу
сказать, что был спокоен - так и подмывало выплюнуть ему в
рожу - зарыл, зарыл я твою жену и выблядков твоих, а где -
не скажу! Ищи!
Но нельзя! Нельзя! В этом и состоит весь оттяг! Пусть
считает их без вести пропавшими, может через год-два и
найдут, выроют их полуразлоржившиеся трупы, пригласят
тебя на опознание! Мой оттяг только начинается... А теперь
последний штрих - для завершёности картины: улыбнулся
говнюку и... вышел за одну остановку до той, где он сойдёт -
сойдёт, чтобы ждать домой жену и детишек. Глянул напоследок
в окно на его ухмыляющееся хайло - пусть думает, что отвязался
от меня! Чао, мотек!

КОНЕЦ

РАССКАЗ ТРЕТИЙ - БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Я шёл по широкой открытой улице рынка "Маханэ-Йегуда", раздумывая,
в какую винную лавку заглянуть. Вообще-то я ненавижу рынок, как и любое
другое место, где скапливаются человеческие толпы. Гипербола: омерзительность
места равно кубу числа людей на квадратный метр. Однако, вино здесь дешёвое,
да и расположены винные лавки на открытых - не самых запруженных рядах рынка.
Находясь в толпе я обычно стараюсь не смотреть по сторонам: тошно и
страшно, но вот... одна сценка привлекла меня: здоровенная волосатая
лоснящаяся баба, купив картошки, пыталась поднять с земли все свои мешки
- чтобы прокормить такую тушу, да ещё детишек с муженьком (ведь и её,
ой-вэй, кто-то трахает) необходимо много харчей. Пару тройку пакетов
ей подцепить не удавалось, потом от неловкого движения покатились
из одной авоськи помидоры, жадно зачавкали по ним ноги прохожих...
Всё, взяла! Представление закончено... Нет-нет-нет! Одну сумку,
да ещё здоровенную, холщёвую она забыла. А в такой сумке она
скорее всего носит деньги, документы!
Не подумайте, что я вор! Никогда не брал ничего чужого... разве
что жизни, но это к делу не относится. Просто интересно перепрятать
сумку, а потом посмотреть, как она вернётся, начнёт метаться, может опять
помидоры покатяться. "Ничтожество наших грехов вопиёт к небу!" -
говаривал старина Ницше. Ну что за мечты... помидоры! А вот содрать
бы с неё кожу живьём, да медленно, да ещё... Поправив в штанах вставший
член, подсел поближе к сумке. Теперь главное - незаметно открыть её, а потом
уж решить, есть здесь что-нибудь стоящее или килограммов сорок сарделек
- семейный ужин на троих.
Сумка тикала. Я приложил к ней ухо. Сумка тикала.
Сердце подпрыгнуло в груди, на секунду замерло и прочно обосновалось
у горла.
Открыть! Теперь нельзя не открыть... а если и к молнии присоединены
контакты! А! Семи смертям не бывать, а одной не миновать! Руки, трясущиеся
руки, берутся за молнию... так... плавно, без рывков.
Лучшие мои ожидания оправдались - внутри лежал куль, покрытый чёрным
полиэтиленом, из которого шли проводки к механическому будильнику... на нём
были только две стрелки - часовая и минутная, а где же будильная? На секунду
замираю, а потом, рывком, уже не сомневаясь, закрываю сумку - что же я
торможу, кретин, кругом ведь люди ходят. Без десяти двенадцать.
Стрелки соединятся через десять минут. И тогда... О, господи, элохэйну,
мэлэх а-улам, только бы её не обнаружили раньше!

Не фиг, не фиг! Теракт лучше наблюдать с бутылкой в руке. У меня
есть ещё десять минут - уйма времени. Я читал, что однажды вор-
наркоман украл на пляже в Тель-Авиве сумку, открыл, а в ней бомба.
Так он бомбу отдал ментам, а сам лечиться-переламываться пошёл.
Трогательно, бля! А я не вор. И не наркоман! Я бог! Может быть, если
мне приглянётся в без минуты двенадцать кто-нибудь из толкущихся
возле сумки, то я сделаю вид, что обознался, принял за знакомого,
отзову на несколько метров в сторонку, подарю жизнь!
Обычно я пью полусухие вина, но ведь у нас, у евреев, в праздник
принято пить вино для кидуша, или в простонародьи блевотно-сладкое.
А чем не праздник, бомбу найти?! Будет вам, люди добрые, благословение
пятнадцатью килограммами тринитротолуола. Я присоединяюсь к
хамасовским поздравлениям. Правда, безо всяких идеологических
причин. Так, из любви к дальнему своему. Сажусь на пустой прилавок
метрах в пятидесяти. Без четырёх минут, обзор, как на смотровой
площадке!
Вот к овощной лавочке подходошла религиозная мамаша с четырьмя
малолетними отпрысками - два в кипах, две в юбках до пят... Чёрт,
успеют отойти раньше, да, взяли пару лимонов и пошли дальше. Хорошо,
это можно признать даже справедливым - всю жизнь молиться богу,
и чтобы не пронёс.
О,К - без трёх минут. Вот трое марокканских гопников - в белых
майках и золотых цепях - ненавижу! - сели покурить метрах в пяти от
сумки, слава богу, спиной - эти бы нараз подняли хай. Харкают, орут...
ништяк, ребятки, посмотрим, как вы через три минуты запоёте.
"Кишками наружу!" - как поёт Егорка Летов. Этих уже ничто не спасёт.
Пристрастие к никотину убьёт их мгновенно и почти безболезненно.

Полминуты. До двенадцати осталось полминуты. И какой облом
- из магазина народ всё больше уходит - и только один усатый румын
зашёл внутрь за последнюю минуту. Ого-го! А это уже интересно!
Четыре очень милые куколки! И что им делать в овощном магазине.
Нет... В магазин они не зашли, но и прочь не уходят. Хе-хе, да это же
подруги курящих марокканцев. Быдло, мрази! Ну ничего! Бог
он есть! Вот я сижу тут, один, совсем один на белом свете - умный,
добрый, красивый - а вы будете сосаться с этими!.. Ну вот ты, хотя
бы ты, в миниюбочке, ножки загорелые, на шее пацифик размером с
ладонь, смазливая мордашка накрашена, ты, заметь меня, подойди,
прямо здесь, на рыночном лотке расстегни мне ширинку и начни
делать минет! И мне будет приятно, и ты спасёшь свою ёбаную жизнь!.
Но нет! Ты будешь сосаться со своим Ициком или Шмуликом и
сдохнешь! Сейчас, через несколько минут ты сдохнешь. Жалко одно
- твоя смерть будет быстрой и безболезненной. Хлоп и всё! Но с этим
я уже ничего не могу поделать...
Нетерпение нарастает. Полминуты первого. Неужели будильник
расходится с моими наручными часами, или... Нет! Только не это. Хотя
на улице было за тридцать, меня зазнобило. Вдруг бомба не сработала.
А я уже успел полюбить эту... даже не знаю её имени... ладно, завтра в
газетах посмотрю. Я уже успел полюбить её, успел сменить любовь на
ненависть. Пусть она, только она, сдохнет, все остальные - наплевать,
но она слишком красива, а я слишком однок, чтобы она целовала в щёку
эту обезьяну.

Две минуты первого... Что же это делается!? Они почти докурили!
Один из парней поднялся. Мне плохо... мне очень плохо, в глазах
мутится, тошнота подкатывает к горлу. Глубокий вдох, выдох-х-х...
Какой-то дедок выходит из магазина... Удар. Боль в плече... Ещё удар...
Почему-то я уже не сижу на лотке, лежу рядом с ним... В ушах звон и
сквозь него грохот! Да! Да! Бутылка у меня в руке и она не разбилась,
правда половина её содержимого на асфальте... Мелочи! Мелочи!
Поднимаюсь на ноги - из плеча течёт кровь... Ништяк, не больно -
не интересно. Делаю глоток - и бегом туда, к месту взрыва.
Спотыкаюсь на бегу - знакомый предмет! Автоматически
подбираю с земли и кладу в карман покорёженный пацифик размером
с ладонь. Бегу дальше. Грудь в грудь сталкиваюсь с окровавленным
дядькой. Отступаю, он с криком, выпучив глаза, будто и не заметил
меня, пробегает дальше. Чья-то оторванная нога. Может это деталька
от того самого дедка, возле которого грохнуло?
Но нет, мне это всё неинтересно, просто по хую мне всё это. Она!
Где же ты моя любимая?!
Голова. Её обожжённая оторванная голова. Разорванне губы.
Чтож, ты сама выбрала! Могла бы сейчас целовать ими меня. Однако,
у нас демократия, свобода выбора остаётся за каждой отдельно взятой
блядью. Наклоняюсь над почерневшим лицом и плюю в него смачным,
вязким, коричневым от вина харчком.
Не могу! Больше не могу! Любовь переполняет меня, рвётся наружу.
Захожу в ближайший под(езд, поднимаюсь на второй этаж, достаю из кармана
пацифик и зажимаю ошалевший от желания член в потной трясущейся руке.
Как говорил Гагарин: "Поехали!"

КОНЕЦ

РАССКАЗ ЧЕТВЕРТЫЙ - НЕ КОРЫСТИ РАДИ

Ничто человеческое мне не чуждо. В том числе и сентиментальность.
Особенно ближе к зиме. Это летом душа нараспашку: оттянулся до кровавых
брызгов на кустах и траве с какой-нибудь нимфеткой и пошёл пиво пить -
самодостаточный и не требующий никакой благодарности. Когда серое
небо в метре над головой - всё намного сложнее. Хочется, чтоб тебе сказали
спасибо, полизали попку - и не из под ножа или плётки, а из чистой любви
(ну это уж я загнул) или хотя бы из благодарности.

Я приметил её на тремпиаде: на вид она была старовата - как минимум
шестнадцать, но вида явно русского, да и попа имела место быть, русый
хаер тоже, чего уж там привередничать. Моё чутьё сообщило мне, накачав
хуй кровью (вот-вот лопнет, как передутый воздушный шарик): "Смелее,
любимый!" Я сделал несчастное лицо:
-- Извините, девушка... - на "вы", как со взрослой, уа-ха-ха, - Вы случайно
не в Тель-Авив едете? - если уж полагаться на чутьё, то до упора.
-- Не знаю... - вид растерянный. Ну вот ты и попалась.
-- Как это? Куда глаза глядят едете, милая? - я такой обаятельный, и
зачем мне вообще эти женщины... Ах да, вспомнил: человек существо
общественное.
-- Да нет... куда первый тремп остановится... я из дома сбежала... - нет,
бог всё-таки есть!
-- И куда же теперь? Зима же на носу, дожди... - сострадательный я.
-- В Эйлат, наверное... - пора идти ва-банк.
-- Ох, ничего себе, у тебя там кто знакомый есть?..
-- Нет... - и она заплакала, и я обнял её за плечи, оттопырив зад, чтобы
случайно не прижаться к ней вставшим писюном.
-- Если хочешь, пойдём ко мне, я здесь недалеко живу, у меня пока
впишешься, а там посмотришь...
-- А ты ко мне приставать не будешь? - с надеждой. Ей явно так не
хочется в Эйлат.
-- Знаешь что, дорогая, пока меня сама не попросишь - и пальцем до
тебя не дотронусь,
да и дверь у меня всегда открыта - если что не понравится, всегда на
тремпиаду вернуться успеешь, - самое интересное, что всё, что я
ей сказал - чистая правда. Ох, как она меня попросит, с кровавыми
слезами на глазах, на коленях, чтоб я её от(ебал жесточайше.

На то, чтобы подсадить её на героин мне потребовалось меньше
недели: шесть дней. О, детское любопытство! О, огрехи семьи и
школы. Сначала мы с ней вмести покурили героин с фольги:
-- Ты что не знаешь, что подсаживаются только те, кто колется?
Вам что, в школе не рассказывали?
-- Нет, нам говорили, что после первого раза ломка начинается... -
и испуганно, - А ты часом не наркоман?
-- А что, похож?
-- Нет... вроде.
-- Я так изредка... - чистая ложь, наркотики не переношу, но ради
дела... Чего не сделаешь ради святого дела?
-- Ну, только я чуть-чуть...
-- А вдруг ломка? - притворно ужаснулся я, и мы оба рассмеялись.
Смейся-смейся. Хорошо смеётся тот, кто стреляет последним.
Ей понравилось. И никакой ломки не было. И она покурила ещё -
я не стал, сослался на важные дела, для которых нужна трезвая
голова. Куда ей догадаться, что это за дела: подсадить её на иглу
и поизмываться всласть.
На шестой день я принёс героина совсем чуть-чуть.
-- Да здесь и курить-то нечего... - расстроилась Юля, - так её
звали. Эти женщины все пытаются сразу заставить меня
запоминать их имена. А какого, извините за выражение хуя,
мне знать их имена. У всех вдоль, и ни у одной - поперёк, с меня
и этого хватает.
-- Ну... - застываю в притворном смущении, - могу сходить купить
тебе шприц...
-- Нет! Я колоться никогда не буду! - сталь в её голосе умиляет
меня до слёз. Так и хочется крикнуть: "Ты уже вляпалась! По самые
уши вляпалась, блядина!" Но нет, актёрский понт не позволят идти
на перекор сценарию.
-- Правильно, ты что-то уж слишком часто употребляешь.
Отдохни чуток.
К вечеру у Юли начался насморки, да и суставы заныли как
перед гриппом. Всю ночь она проворочалась и прохрюкала на
матрасике на полу, а к открытию аптеки побежала по утреннему
холодку за шприцом.

Ещё неделю я снабжал её героином на халяву. А потом
перестал. Сказал с очень сочувственным видом:
-- Так действительно наркоманкой стать недолго. Всё, хватит,
подруга. Да и бабаки у меня на исходе. Через пару недель
у меня зарплата - тогда ещё оттянешься. О,К?
-- О,К... - не очень уверенно ответила она, а что ещё она
могла ответить.
На следующее утро она впервые попыталась поцеловать
меня.
-- Ты чего... - остранился я почти испуганно, - ты же сама сказала:
без этого. Зачем?..
-- Я тебя люблю... - так, сейчас перейдёт к делу... точно, - Купи мне
ещё разок, последний раз героина...
-- Ага... Вот почему ты меня любишь... - эффектная пауза, - Вон!!!
Чтоб я тебя больше не видел!!! Ебаная блядь!
Юля, побледнев начала запихивать трясущимися руками
свои шмотки в сумку. Я отвернулся к стене и улыбался. Она
хлопнула дверью.
Вернулась через два часа:
-- Извини... Пожалуйста извини... Вот я тут из дома кое-что принесла,
- сказала ломающимся дрожащим голосом Юля и извлекла из кармана
горсть золотых побрякушек. Може это можно поменять на, ну... это...
И тут я ударил её. Несильно. Только чтобы увидеть реакцию. Она
улыбнулась. Я
бил её минут пять, и всё это время мы оба улыбались. Потом я трахнул
её в жопу так, что когда я вынул член, он весь был покрыт кровью.
Золото я кинул ей в рожу, да так, что рассёк лоб, а потом вышел,
бросив, не оборачиваясь с порога: "Жди, тварь!"
Погуляв, так, для понта, полтора часа по городу и выпив пивка, я
открыл дверь. Юля лежала на полу и монотонно выла, изредка стуаясь
о ножку стула головой. Когда весь раствор ушёл из шприца ей в вену,
я наконец услышал то, ради чего затевал всю опреацию: "Спасибо!" Что
может согреть человеческое существо лучше простой, искренней
благодарности другого человеческого существа. Спектакль закончен!
Я трахнул её в жопу ещё разок, оделся и, глядя её в глаза с ласковой
улыбкой на лице проворковал:
-- А теперь ты пойдёшь отсюда на хуй, и ели я ещё хоть раз увижу
тебя возле своей двери, я тебя убью! - по моим глазам она поняла,
что я не шучу.
-- А как же я... теперь...
Ладно, я в конце концов не зверь:
-- Пойдём, познакомлю тебя с пушером...

Через полгода я встретил её на рынке. Ах, что делают с
людьми наркотики. На вид ей было уже тридцать, попа исчезла,
будто и не бывало, хаер из русого стал мышино-серым. Сквозь
рваную юбку были видны покрытые синяками грязные ноги.
-- Парень, не хочешь русскую девушку? - спросила она меня на иврите.
-- Идика-ты на хуй, Юленька-солнышко-тварь-ебучая, - ответил я ласково.
Узнав меня, она заковыляла прочь. Приятно осознавать, что
в общем-то мимолётное - ну что такое две недели?! - знакомство
со мной может так изменить жизнь человека! Приятно, бог меня полюби!

КОНЕЦ

РАССКАЗ ПЯТЫЙ - КОШЕРНАЯ ПАСХА

Я в наших еврейских традициях, увы, не силён. Общие принципы и
закономерности мне, конечно, известны: субботу соблюдать, пипиську
на энный день после рождения калечить, и тому подобное. И вот
захотелось мне недавно совершить какое-нибудь дело богоугодное,
полезное для спасения души... Много я добрых еврейских традиций
перебрал: какая мне более для воплощения в жизнь подходит. Недолго
мне раздумывать пришлось: календарь сам подсказал: Пасха
приближалась. Вот и решил я по старой-доброй традиции мацу
на крови христианского младенца учинить.
Эта еврейская традиция давно привлекала меня. Я бы даже сказал,
была мне близка. Я уже давно раздумывал: если хотя бы только
раввины едят такую мацу, то сколько же христианских младенцев
они должны изводить ежегодно... А пропадают младенцы редко,
да и со скандалом каждый раз. Так что, я думаю, что при синагогах есть
специальные приюты, гда растят младенцев к Пасхе, чтобы потом на
их крови готовить деликатесные лепёшки.
Ну а мне, не только не раввину, а вообще человеку от религии далёкому, где в
Иерусалиме христианское дитя найти? В Старом Городе? Трудно,
трудно... Арабского детёныша оттуда хер с два выковыряешь...
Или ИМКА, например - тоже проблем много. А Пасха уже на носу,
на что-то решаться надо.

Как всегда, помог мне случай. Сидел я на Бен-Йегуде, попивал
пивко, голубей крошками харчевал - люблю, знаете ли, всех тварей
божьих, кроме людей и кошек. Собрался уже уходить, как вдруг
рядом присаживается семейка: мальчик, мама и бабушка, видно -
олимы первого года выдержки. И разговор между ними такой
происходит:
-- Ты что, не соображаешь, в какую страну проиехал? - мама говорит.
-- А чё?.. - сынок лет двенадцати набычивается.
-- Хватило нам в России твоих закидонов! Ну ладно, крещёный ты,
ну кто тебе слово поперёк говорит... Но зачам крест-то носить. Ладно,
пока ты в ульпане на это мало кто внимание обращает, ну а пойдёшь
ты через месяц в школу? - мама кипятится.
-- Дома, дома носи сколько хочешь, вера в душе может быть, а зачем
выпендриваться? - бабушка, этакий мешочек вялый с требухой,
подвякивает.
Вот оно! Ха-ха-хой-йо! Я аж напружинился. Вот тебя-то, выкрест
сраный мне и надо! И снова везение - мама говорит:
-- Ой, мне в этот магазин надо зайти, ты, Миша, посиди десять
минут, я сейчас вернусь...
-- Я тоже посмотрю! - мешочек с требухой добавляет.
-- Ладно, вяло соглашается Миша-отрок.
Стоило маме с бабушкой зайти в магазин, как я подсаживаюсь к
дитю.
Грузил я его вдохновенно: про старца на Иордане чудотворного,
который крестит и благославляет, про другого старца, в Санта-
Катарине, на Синае, и что я якобы со всеми ними знаком, что веру
истинную... и так далее. Да и в Иерусалиме, о в Иерусалиме! - вольная
трактовка Умберто Эко, крестоносцы, тамплиеры, могила Марии
Магдалины, армянская таверна в Старом городе, куда, говорят, и
по сей день раз в неделю заходит Иисус отведать армянского коньяка.
Короче, договорились, что я ему назавтра позвоню.

Вот оно, чудное мгновенье. С утра я успел купить муки для мацы,
приготовить всё для своего кулинарного опыта: кровь продукт
скоропортящийся, быстро сворачивается. Может быть в первый
раз я собирался убивать не с ненавистью в душе, а с благоговейным,
религиозным трепетом. Специльно прикупил "Маятник Фуко"
Эко, положил на стол.
Звонок. "Через пять пять минут зайду... Ладно?" "Да-да, о, я жду!"
Он вошёл нарочито сгорбившись и подволакивая ногу - видимо,
от стеснения перед взрослым дядей... а может и по убожеству
природному - с чего бы нормальному пацану вдруг в религию
вдариться? Видно лупили его нехило в русской школе за жидовство
и кособочество. Ладно, мне-то что, это только у лимона на Суккот
должна быть идеальная форма, а для христианского младенца
это - не самое важное.
-- Вот-вот, посмотри, тут закладка, очень интересное место, я
сейчас подойду... - и он вперивается в книгу.
Так, теперь на кухню. Одеваю кипу, беру в руки нож - о, как
тщательно я наточил его этим утром... Можно было бы попудрить
мозги отроку христианских гоном, а потом уже прирезать, но я
человек, хотя и не верующий, но всё-таки богобоязненный. В
любом другом случае я бы оттянулся до упора, но сейчас это
было бы кощунством, поэтому... Подхожу сзади, хватаю
человеческого дитёныша за волосы, закидываю голову назад
и вниз, так чтобы взглянуть ему в предсмертные глаза и... жах!
Быстро подставляю под бьющий из перерезанной сонной
артерии фонтан крови чашку. Ништяк! Время сказать: "Адонейну,
мэлэх а-улям...", ну и так далее. Теперь всё кошерно
до мегадринности.
Конечно, правильнее было бы первым делом уничтожить
улики, но кулинария -это так захватывает...
Вот, теперь, когда всё готово уже как раз и стемнело, можно
сходить, закопать тело в Ган Сакере.

А маца получилась говёная - солоноватая и комковатая,
пришлось всю её на хуй в помойку похерить и купить новую.
Кашерной вам пасхи, друзья. Вот такая вот агадат-песах
заништяковалась, круче, чем у этой... как её... Ривки или Эстер что ли...

КОНЕЦ

РАССКАЗ ШЕСТОЙ - КАКОЙ АРТИСТ УМИРАЕТ!..

Приятно умереть красиво, умереть на пике взлёта, умереть, когда станет
ясно, что больше в жизни уже ничего нового-интересного не учинить. Помните,
с какими словами покончил с собой Нерон? "Какой артист умирает!.." Жаль, у
меня так не получилось, но бог меня побери, это было красиво. Да и тебе,
читатель, сплошная выгода: если б я погиб - кто бы для тебя эти
вдохновенные строки сотворил?

Я почувствовал удушливый дым в тот самый момент, когда малиновое
солнце коснулось линии горизонта... Видимо, я так засмотрелся на солнце,
что не заметил запаха раньше. Пробежка по квартире... Так, дым из под двери.
Открыл. Густая чёрная пелена поднималась снизу, а между вторым и третьим
этажами !я жил на четвёртом) пламя вставало стеной. Намочив куртку и
накрыв ей голову, я попытался прорваться на улицу... бесполезно: на площадку
второго этажа из под одной из дверей хлестала густая горящая жижа...
Что за бог, мазут что ли там хранили?! Неважно. Пути назад не было,
только обратно - вперёд.
Моя квартира уже заполнилась дымом, дышать было тяжело, и я
решил вылезти на крышу: дом-то не деревянный, врядли обрушится,
а пожарники меня оттуда снимут очень даже запросто.
На плошадку... Что это?! Из-за соседской двери хрюк... Ах да,
припоминаю, там живёт женщина с дочкой... Жирная сука с восьмилетним
ангелочком. Слава мне, дверь в квартиру деревянная. Плечом, плечом,
ногой, ног... ой! Вваливаюсь внутрь. У двери зарёванная девчушка с
плюшевым мишкой с неё саму размером... Хой-хой-хой!

Вот тут-то я и совершил ошибку. Если бы я взял её за руку и
вывел на крышу... Всё бы кончилось хорошо: через недельку
искрошил её в тихую в какой-нибудь лесопосадке... очень уж
она была аппетитная. Но нет - я взял её на руки. И она обвила
мою шею руками, не выпуская медведя. Я вынес её на крышу, а
внизу... внизу металась её откормленная мамаша и кричала мне:
"Спасибо!" Это решило дело. От прикосновений детёныша мой
член набух и встал перепендикулярно к телу - дальше не
давали узкие джинсы, а вопли её родительницы возбудили
меня психологически. Клик! Круг замкнулся, и я уже не мог
ничего с собой поделать: желание учинить небывалое
оргазмительное шоу перевесило инстинкт самосохранения.
"Пожарные приедут через пять минут! Держись!! -
кричали мне снизу - у входа в дом собралась порядочная толпа.
"Мне хватит!" - ответил я и вырвал из рук у детёныша
медведя. Детёныш насупился, но промолчал. "Вот, вот,
смотри, что я сейчас с тобой сделаю!" - проорал я якобы
ему, но громко-громко - так, чтоб было слышно внизу.
Потом я достал из кармана перочиный ножик и, вонзив
его медведю в пах, вырезал некоторое подобие женского
полового органа а после, скинув штаны, воткнул в медведя
член. Девочка вскрикнула, толпа внизу наоборот замолчала,
только у мамаши стала отваливаться челюсть и вылезли
на лоб белёсые бессмысленные глаза. А я, артистичный я,
снова взял ножик и - ах! - одним красивым ударом вспорол
мишке брюхо - он больше не нужен - вниз его, вниз!

Ох, как она извивалась, когда я сдирал с неё одёжки, как
верещала!.. " Ну что, сука, догадалась, что я сейчас с твоей
мелкой пиздёнкой учиню, а?!" - крикнул я мамаше и плюнул
вниз, ей на голову загустевшим от желания харчком.
С пронзительным криком: "Нет-нет-нет-нееет!", вырвавшись
из попытавшихся удержать её рук, бросилась мамаша в горящий
дом, а за ней вслед - несколько мужиков. Куда уж: им до меня не
добраться.
Я приподнял детёныша за горло, мол: "Тише, родная!" и
сразмаху насадил на свой детородный орган. По ноге потекла
кровь. Вверх-вниз! Вверх-вниз! Вверх-вниз! Вверх-вниз! Мне
так хотелось, чтобы - вверх! - мой член, пробив все её нелепые
внутренности, вышел из изкривлённого болью ротика.
Я кончил с первыми звуками пожарных сирен, и в этот
самый момент - ладно, ладно, знаю, грешен! - не членом, но
ножом прорвал её животик - она всхлипнула, струйка крови
изо рта - и, поднатужившись, протащил по рукоятку ушедший
в тельце нож вверх - до горла. Однако! Резать живое тело
намного труднее, чем плюшевого медведя - кости, жилы,
чего только в человека творцом не напихано, сколько раз
смотрю - столько раз дивлюсь! Я нос ощутил омерзительно-
кислый запах желудочных газов... Юффь!.. Лети вслед за
своим мишкой, остывающий кусок бесполезного мяса!
Счастливого пути! Скоро и мне предстоит последовать
за тобой - сегодня правила игры таковы. Ого! А это что?.. Из
подъезда выносят почерневший труп мамаши - видимо увязла
она в жиже, да так и обуглилась - эх, жалко я не понаблюдал...

Ну что ж, а вот и мой пиздец пришёл во всём своём
великолепии - пожарники приставили две лестницы, и по ним
лезут... менты с искажёнными злобой лицами. Уроды! Я думаю,
что они питают ко мне личную неприязнь. Нет! Никто не
понимает меня в этом мире... "Чтож, я умираю одиноким!"
- подумалось мне и ещё... Ещё захотелось сказать на
прощание что-нибудь этакое... как Нерон. Но он-то, небось,
своё последнее слово всю жизнь сочинял, а я!.. Так
скоропостижно этот пожар, и всё, вообще, так... Ну ладно,
кричу: "Нет! Я не последний романтик! Будут, будут, будут
ещё! Ещё много меня будет!" Сойдёт и так, за неименеем
лучшего. А теперь вниз, головой вниз, чтоб сразу и всё!..
Увы, я лишь сломал ноги и позвоночник... да порвал
впридачу селезёнку. Се ля ви и до встречи!

КОНЕЦ

ИЮЛЬ 1997 - ЯНВАРЬ 1998

talithakumi